*НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ БЫКОВЫМ ДМИТРИЕМ ЛЬВОВИЧЕМ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА БЫКОВА ДМИТРИЯ ЛЬВОВИЧА, СОДЕРЖАЩЕГОСЯ В РЕЕСТРЕ ИНОСТРАННЫХ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИХ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА 29.07.2022.

ЧАСТЬ II. СЕМЬЯ

Про голодающих политиков, любовь и деньги

–– Совершенно неизбежный вопрос. Я давал себе слово, что не буду обращать на это внимание, но всё равно обращаю. Я с ужасом думаю о том, что мне в декабре 50 лет. И я вспоминаю о страшном количестве вещей, которые я не сделал. Хотел, но не сделал.

–– Например?

–– Расскажу, но сначала вы. Есть ли вещи, о которых вы жалеете? Вам очень ещё далеко до этих лет, но чего вы не сделали?

–– Много чего. Мне кажется, у меня много было каких-то упущенных возможностей в жизни.

–– У вас-то?

–– Да, конечно.

–– Ну, расскажите, что же это было?

––  Мне кажется, что много было ошибок. Вот так сразу я не смогу сформулировать. Пока я не сделала чего-то того, что бы осталось после меня как некая главная моя гордость. Вот у меня есть сын, есть муж. Это для меня главное сейчас.

Но с точки зрения дела и какого-то поступка – пока этого нет. Это меня беспокоит. И я надеюсь, что к моим 50-ти у меня будет нечто такое.

–– Мы все следили с замиранием сердца за историей с Яшиным, это было так красиво, вы были как свобода на баррикадах, а он – как баррикада. Всё было красиво. До этого были многочисленные, шумные романы, не будем вспоминать, с кем.

Чем всех победил этот актёр? Небогатый.

–– Ну, наконец, вы перестали думать, что я меркантильная хищница.

–– Уже на Яшине понял, что нет.

–– Так сложно сказать. Любовь же. Как нагрянет – и всё. Мы, кстати, тоже познакомились на баррикадах, не поверите. Мы поехали по просьбе Навального, Лёша попросил поддержать, на митинг в Астрахань. Серьёзно, я не шучу. Поехали все вместе, большой группой.

–– Это когда голодал вот этот вот Шеин?

–– Да, который потом нас всех кинул и пошёл в Госдуму от другой партии. Тут я поняла, что я никогда не хочу заниматься политикой. 

–– А никогда нельзя верить людям, которые голодают. Лоханкин ещё доказал, доктор Хайдер.

–– Для меня это был высочайший цинизм: вся Москва приехала его защищать: не надо, не голодайте. Мы все его уговаривали, выходили, менты всех били… И ровно через неделю он всем прислал SMS-ку, причём такой веерной рассылкой: «Ребята, поздравьте меня, теперь я в Госдуме». Я думала, это шутка.

–– А была же красивая романтическая ситуация, пришли с обыском, нашли Яшина. Можно узнать хоть сейчас от вас, как это кончилось?

–– Кончилось так, что я заплатила немаленькие деньги прекрасному адвокату Резнику, который очень быстро объяснил мне главную юридическую вилку, в которую попал с этим обыском Следственный комитет.

Они, конечно, могли идти по беспределу, и тогда мы бы обратились в Европейский суд по правам человека и там точно бы выиграли. А происходило следующее: у нас нет закона, запрещающего хранить наличные деньги дома.

Учитывая, что официальная декларация, которую я подаю каждый год, превышает сумму, которую у меня изъяли, а юридически у нас отчётный год с апреля, и никто не может доказать, что я не собиралась в следующем году подать декларацию на ту сумму, что у меня изъяли, каждый год я её подаю.

–– Перед нами гениальный человек. Вопрос был: как кончилось с Яшиным, а ответ – как кончилось с деньгами. Не буду настаивать. Перейду к следующему вопросу.

 

Про роды, наследственность и вспыльчивого отца

 

–– В своё время, присутствуя на родах жены, она не даст соврать, я убежал. Потому что мне показалось, что даже присутствовать на родах страшно, а рожать – это уж совсем…

–– Как хорошо, что я не замужем за вас.

–– Нет, я бы даже и не вошёл бы. Мне было бы и жалко, и страшно. Видеть человека столь сильного в ситуации столь критической невыносимо. Я вот и с Иркой не выдержал. Это так страшно, как выглядит со стороны? Или это потом легко забывается?

–– Это хуже, чем ужасно, Дим, я вам скажу. Мне кажется, если бы рожали мужчины, то человеческий род давно бы перестал существовать.

Я, конечно, не раз прокляла всех тех моих прекрасных подруг, которые мне говорили, что натуральные роды это так чудесно, это такая связь с космосом. Это, действительно, связь, но в этот момент ты проклинаешь всё на свете, потому что это чудовищная история, какие-то пытки, которые не прекращаются.

Но муж был со мной на родах. Он не хотел идти, говорил: «Зачем, эти все страдания?», но вышел совершенно окрылённый со словами: «Я и сыну своему скажу быть на родах своей жены обязательно».

–– Связь с космосом?

­­–– Эта связь с человеком, действительно, становится невероятной, потому что ты проходишь с ним какое-то потрясение, всю эту боль, муки, это даёт совершенно другой вид связи с ним.

Я ему очень за это благодарна. Мне кажется, если бы его не было, то мне было бы намного тяжелее, хотя он ничего не мог сделать, держал меня за руку.

–– Что в вас от отца?

–– Много всего. Во-первых, ощущение справедливости или несправедливости. Мама больше всего любит историю: мне было лет пять, мы на каком-то вокзале. Продавались тогда в Советском Союзе такие жвачки «а-ля Дональд Дак» с какой-то надписью, это была редкость. Мама купила мне эту жвачку, я разворачиваю, а это конфета. И конфета – не дефицит, а жвачка в тот момент – дефицит большой.

Я встала прямо перед этой женщиной, какая-то цыганка продавала эти жвачки тогда фальшивые: «Люди! Не верьте, вас обманывают». И у нас есть даже такая фотография. Мама говорит: «Я понимаю, что это цыгане, что сейчас приедут люди, которые за всем этим бизнесом стоят. Ксюша, пойдём отсюда».

Вот у меня это с детства. Я очень чётко ощущаю вот эту справедливость и несправедливость мира и того, как поступают с теми или иными людьми. Я очень вспыльчива, как отец.

–– А он был вспыльчив?

–– Очень.

–– Не производил такого впечатления.

–– Ну как? Даже по публичным выступлениями видно – он мог вспылить, как спичка зажечься. Он был очень эмоциональный человек.

–– А наорать на вас он мог?

–– Мог.

–– Большое утешение. Я на своих орал часто. Пока они были маленькие и не могли наорать в ответ. Но вот в воскресенье у меня дочь выходит замуж и теперь не поорёшь.

Расскажите, как вашего отца переправили за границу.

–– Это история была практически детективная. Я уже говорила, что за один этот поступок я благодарна Владимиру Владимировичу, потому что он принял непосредственное участие в тот момент, рискуя своей карьерой. Потому что тогда он занимал пост начальника ФСБ и абсолютно точно понимал, что Ельцину, у которого были тогда уже большие разногласия с Собчаком, могут подать всё так, что за этим может последовать увольнение Путина.

Это, действительно, был большой риск, который он на себя взял. Поэтому я всегда говорю, что по человеческим правилам Владимир Владимирович человек глубоко порядочный. Вот в этом своём понимании того, что такое долг, люди, с которыми ты работал. Это качество, которое у него есть. И это то, почему эта система лояльности так долго держится. Потому что он, действительно, лоялен к тем людям, которым он благодарен за то или иное.

Мой отец тогда находился в состоянии травли, на него было сфабриковано уголовное дело. В частности, господин Скуратов и Коржаков, отъявленные мерзавцы того времени, это всё сфабриковали.

В тот момент были слухи, и в газетах писали, что никакого инфаркта у отца не было, что всё придумано. Но у него, действительно, всю жизнь было больное сердце. Он умер от тромба. Он не хотел делать операцию в Петербурге и одновременно боялся тех преследований, которые на тот момент на него были сфабрикованы уже существующей новой городской властью в лице Яковлева и московскими людьми – Скуратовым и Коржаковым.

 


Про воровство, побег из дома и бандита на вишнёвой "девятке"

 

–– А что из воспоминаний детства и молодости вам кажется наиболее мучительным? Не скажу стыдным, мучительным. У меня много таких очень.

–– Да у меня тоже. Всякое было. И какие-то поступки по отношению к родителям. Я была очень беспокойным ребёнком и подростком. И из дома сбегала. И из ларьков воровала какие-то сладости на спор. И чего только ни делала.

–– А я вот знаю, что вы были влюблены в бандита.

–– Было такое, да.

–– А что такого привлекательного в бандите?

–– Это очень романтичный был образ: в кожаной куртке, на вишнёвой «Ладе» с тонированными стёклами, он очень любил слушать Круга, а у меня дома такой музыки отродясь не было. А тут садишься – а там «Владимирский централ». Это огромная романтика, невероятная, брутальность.

 

Про телеканал «Дождь»

 

––  Брали ли вы уроки ораторской речи или это у вас врождённое?

–– Я когда работала на телевидении, безусловно, занималась. Моя преподавательница Людмила Макарова – замечательный профессионал, у неё огромное количество людей учились из наших общих знакомых, коллег и так далее. Мне кажется, что это как раз та вещь, которой легко обучиться.

–– Там, где я сейчас работаю, то есть в Штатах, все черпают представления о русской жизни из телеканала «Дождь». Потому не удивительно, что такие узкие и дилетантские у них представления.

Но мне интересно знать, в чём секрет телеканала «Дождь», в чём его аура? Почему такой явно непрофессиональный канал привлекает миллионы? Только ли потому, что он единственный? И какова, по-вашему, его будущая судьба?

–– Я не считаю, что он так уж сильно непрофессиональный.

–– Я его сам обожаю. Потому и задал вопрос.

–– Да, там есть молодые люди, куча каких-то огрехов, но, в конце концов, телевидение не этим становится важным. Мне кажется, что телевидение важно тем, что оно честно разговаривает со своим зрителем. И то, что ведущий в кадре может запнуться, заикнуться, что-то перепутать, на мой взгляд, это не так важно.

Важно – насколько он искренне пытается донести свою точку зрения, насколько он не врёт, рассказывая новости. И «Дождь», мне кажется, это делает. И за это ему очень многое можно простить.

Ну а тот непрофессионализм, который иногда может проявиться в каких-то огрехах, он связан в том числе и со скудными ресурсами, что всё это отчасти на коленке, что учиться приходится во время прямых эфиров.

Я уверяю вас, что если мы сейчас поднимем записи раннего НТВ, там тоже будет масса всего непрофессионального и того, что люди вообще не понимали, осваивая профессию прямо в кадре. Это нормально, это не самое страшное, что может быть.

–– А как вам кажется, почему его не задушили? Ведь всё было для того, чтобы задушить «Дождь»?

–– Подожди, как же? Задушили. У нас же какая политика в этом смысле, у нас же не душат ниже плинтуса. Просто когда тебя лишили всей рекламы, обзвонили в каждый офис «Аэрофлота», «Альфабанка», «Открытия» и сказали: «Мы следим, не давайте денег». И люди говорят: «Послушайте, мы готовы, нам нравится, но есть законы бизнеса, которые мы не можем нарушать и подставлять свой бизнес ради вашего». Их тоже можно понять.

А всё остальное было сделано. И тогда мы оказались в ситуации подписки и того, что с этой подпиской надо как-то выживать, тогда сделали платный контент, который, конечно, отвернул от нас часть аудитории, потому что понятно, что бесплатная подписка и платная подписка – это разное количество людей.

Но сейчас дело уже сделано, аудитория телеканала «Дождь» (платных подписчиков) где-то 80 000 человек, это не сравнимо с цифрами 1 миллион, который у нас был на момент отключения от кабельных систем.

–– Что вы даете в припадках сильного раздражения? Например, у нас дома была такая тарелка заведомо небьющаяся, которую можно было в случае чего швырнуть в пол. Очень помогало.

–– У меня тарелки нет, надо завести.

–– А что выступает функцией тарелки? На чем вы срываетесь?

–– Я нахожу какой-нибудь «фак-ап» в работе, например, и чтобы не кричать, я начинаю писать SMS-ки. Капс-локом и много восклицательных знаков, много вопросительных. Могу до исступления этим заниматься, найду какую-нибудь мелочь.

Я понимаю, что это мелочь, просто всё накопилось, и начинаю: а почему это не сделано, немедленно пришлите мне тот документ… Это может продолжаться минут 40. 



Читайте также